Как писать интересные тексты
Начнем с сюжета. Вернее, с того, что сюжет есть везде — хотя бы потому, что само понятие имеет две противоположных трактовки, классическую и ОПОЯЗовскую. И не одна, так другая охватывает либо событийную, либо композиционную сторону произведения.
В современной русской литературной критике сюжетом обычно называют сам ход событий в произведении, а под фабулой понимают основной художественный конфликт, который по ходу этих событий развивается. Эта понятийная система берет начало от теории русских критиков середины XIX века. Ее развивали А.Веселовский и М.Горький, которые назвали сюжетом развитие действия произведения, добавляя к этому взаимоотношения персонажей; а под фабулой понимали композиционную часть, то есть то, как именно автор сообщает содержание сюжета.
Но есть и обратная трактовка.
Толковый словарь Ушакова определяет сюжет как «совокупность действий, событий, в которых раскрывается основное содержание художественного произведения», а фабулу как «содержание событий, изображаемых в литературном произведении, в их последовательной связи». Таким образом, фабуле, в отличие от сюжета, приписывается обязательное изложение событий произведения в их временной последовательности. Именно этот вариант поддержали в 1920-х годах представители ОПОЯЗа. Они предложили различать две стороны повествования: само по себе развитие событий в мире произведения называть фабулой, а то, как эти события изображены автором — сюжетом.
В этих двух интерпретациях значения терминов «сюжет» и «фабула» меняются местами. Но ни в том, ни в другом случае речи не идет об отсутствии в произведении сюжета, то бишь последовательности событий или раскрытия их содержания. Если в книге нет никаких событий и/или нет содержания оных, то это пачка чистых салфеток. И не надо пытаться ее прочесть, лучше пойдите посмотрите ковер.
Меж тем у современного читателя (а зачастую и у автора) понятие сюжета настолько обужено, что рядом с ним выигрывает даже «список Польти». Впрочем, откуда дилетанту знать эту концепцию? К тому же большинство лезет в критику и в литературный анализ с ногами, исповедуя принцип «Все умеют лечить, воспитывать и творить». Повторю свое излюбленное, обсценное: а вот хрен.
В России теорию Жоржа Польти пересказал сам Луначарский — но даже ему (!) она показалась «слишком приблизительной и слишком обобщенной». Зато потомки даже не заметили, что 36 сюжетов, предложенных Ж.Польти — это сюжеты известных пьес, а отнюдь не все возможные сюжеты для всех возможных жанров. Итак, что это за сюжеты?
Мольба
Спасение
Месть, преследующая преступление
Месть близкому за близкого
Затравленный
Внезапное несчастье
Жертва кого-нибудь
Бунт
Отважная попытка
Похищение
Загадка
Достижение
Ненависть между близкими
Соперничество между близкими
Адюльтер, сопровождающийся убийством
Безумие
Фатальная неосторожность
Невольное кровосмешение
Невольное убийство близкого
Самопожертвование во имя идеала
Самопожертвование ради близких
Жертвование всем ради страсти
Жертва близким во имя долга
Соперничество неравных
Адюльтер
Преступление любви
Бесчестие любимого существа
Любовь, встречающая препятствия
Любовь к врагу
Честолюбие
Борьба против бога
Безосновательная ревность
Судебная ошибка
Угрызения совести
Вновь найденный
Потеря близких
Если учесть, что в пьесе так или иначе должно быть, что играть, Польти может быть прав в отношении пьес. Однако в отношении всей литературы он действительно слишком обобщен и примитивен, хоть и не примитивнее тебя, дорогой сетекритик. Несмотря на то, что ты Митрофанушка, который не знает, что «все равно» не вводное словосочетание и запятыми не выделяется, ты берешься за все темы разом.
Это всё преамбула, амбула дальше будет. Вспомнилась мысль, в свое время поданная Кристиной, — о сюжеточитателях: «Им совершенно неинтересно, что за человек такой — герой книги. Он может быть любым, любой степени картонности, может весь испереживаться или вести себя как бревно — главное, чтобы приключался, а там трава не расти. Ценность личности — ноль. Желания, стремления, потребности личности — в… в сад. Личность ОБЯЗАНА приключаться, бороться, драться и так далее. О том, что можно просто понаблюдать за ней, что-то решить для себя, понять, задуматься, ощутить что-то отличное от… что они там ощущают-то? В общем, об этом даже речи не идет».
Браво, Крис. Мы получили поколения и поколения людей, не верящих ни делам, ни словам — но судящим о людях по тому, как те «приключаются». Какое-то РПГ головного мозга, посреди которого пляшут в вихре стали надоевшие картонно-анимированные болванчики. Зараженному мозгу не постичь сюжета, не набитого экшеном и не движущегося поступательно, по намеченной стезе, из пункта А в пункт Б. Приключения духа подменили приключениями тела. Вот и пытаются писатели (в особенности младописатели) блюсти свои шкурные литературные интересы, «заменив ум сюжетом», как говорил Марциал.
Итак, что мы имеем, если в сюжете попросту нет приключений, жарких стычек, любовных перипетий, невольных кровосмешений и прочих фатальных неосторожностей по Польти? Мы имеем философскую прозу. Которую, сколь ни удивительно, народ… любит. Любит почитать, любит ввернуть из нее что-нибудь эдакое… Одна беда: право на написание философской прозы автор отчего-то обязан выгрызать и отвоевывать.
Начнем с того, что право на жанр — это бред какой-то. Кто должен раздавать пресловутое право? Сетекритики с сайтов, занятых сведением счетов и продажей таблеток для похудания? Сетелизы, серые мышки с амбициями прометеев? Котописицы с благими намерениями, ведущими сами знаете куда?
Помню, как существо, неспособное понять ни уровня, ни смысла прочитанной книги, разъясняло мне, кто имеет право писать исповедальную прозу. Аввакум. И никто опричь него. Причем не уверена, что существо различало протопопа Аввакума и пророка Аввакума. Все-таки исповедальную (в определенном смысле) прозу писали оба, а блеснуть хотелось, невзирая на отсутствие мозгов и знаний. В этом-то отсутствии и кроется простота, которая хуже воровства, задел для похвалы, которая хуже ругани.
Если верить не столько снобам, сколько митрофанушкам, получается следующее: написал автор что-нибудь в жанре философской прозы — пусть готовится узреть бездны глупости человеческой, а также предстать пред судом ее. И судить-то будут не текст, не идеи, выраженные в книге, судить будут саму причастность авторскую к преступному деянию — к написанию философской прозы. Причем все подряд, от живых и веселых созданий с гулким эхом под черепушечкой до тяжких прогнивших сундуков, втайне мечтающих почитать чегоньть легонького и при виде чужого ума шугающихся: ах, меня снова сажают за учебники! Да не бойтесь, милые. Никто вас не сажает… за учебники. Хотя, может, и стоило. А в углу поставить сушиться розги, для наглядности, так сказать.
Что бы такого теплого-лампового сказать про усвоение народом философской прозы? Вера в непременное отсутствие в философской прозе сюжета тоже, знаете ли, не алё. В прозе Варлама Шаламова сюжет есть. Четкий и простой, как лагерная пайка. И тем не менее его проза — философская, кого хотите спросите. Определяется этот жанр по другим признакам, отнюдь не по мнимой бессобытийности (поскольку, повторяю, даже в списке Польти такие размытые явления, как безумие, честолюбие и достижение считаются годными для сюжета событиями — и чем, спрашивается, наблюдение, мышление и рассуждение хуже?).
Предположим, автор описывает конфликт сущностей, как в той же «Школе в Кармартене», где живое, материальное время входит в конфликт с мещанскими представлениями о нем: «Мой досточтимый собеседник, очевидно, подобно небесному князю Ли, наделен властью сначала казнить, потом докладывать, – вежливо отвечал Сюань-цзан». Что ж, писателю не стоит надеяться на понимание такого сюжета. Но зададимся вопросом: нужно ли автору добиваться понимания любыми средствами? Или его дело писать о том, что он наблюдает, осмысливает и судит?
Сложно следовать заповеди Б. Стругацкого: «Нужно быть оптимистом. Как бы плохо вы ни написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели, тысячи читателей, которые сочтут ее шедевром. Нужно быть скептиком. Как бы хорошо вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи читателей, которые сочтут ее сущим барахлом. Нужно просто трезво относиться к своей работе. Как бы хорошо и как бы плохо вы ни написали свою повесть, всегда найдутся миллионы людей, которые останутся к ней совершенно равнодушны».
Народ мы, писатели, суетный, в себе неуверенный, даже если кто и приползет поучать коллегу а-ля Борис Стругацкий (не будем переходить на личности кумиров с их многочисленными и запущенными пороками): «Ничего и никому доказывать не надо. Это неуверенность в себе и собственной самодостаточности. Надо просто жить и реально оценивать себя, границы своих возможностей. Надо просто заниматься тем делом, которое тебе интересно. Признание других — приятно, значит ты делаешь дело хорошо и оно не безрачлично окружающим. Безразличие или осуждение — ну что ж, это их мнение. Ты ведь живёшь для себя. Это не нарциссизм, не наплевательство на остальных, это уважение к самому себе«, — так через несколько визитов обнаружится, что уважению к себе, а тем паче объективной оценке вас учит писеводел с «Армадоальфы».
Вот что нужно заслужить, так это не право на рассуждения, а право на поучения. Зато философская проза есть право неотчуждаемое, общеписательское. Оттого-то так глупо и пошло выглядит возмущение ширнармасс тем, что они нипонели, им не сделали экшеново и динамичненько. Ну и требование от книги такого сюжета, чтобы прослеживался без усилий со стороны читателя — тем более смешно.